[zapisi-mnu]

Нужно уже написать очередную статью о Толстом. Читать то я давно уже закончил, но вот собрать всё в кучу, осмыслить и записать как то не получалось, но раз уж на первую большую статью нашлись читатели и некоторые даже оценили, то напишу уж и вторую, для них же.
В этот раз писать очень трудно, гораздо труднее и за качество поста я не отвечаю. Што бы понять учение самого Толстого взял книгу "В чём моя вера?" думаю угадал с выбором, это што то вроде продолжения исповеди и критики богословия. Но в отличие от них её очень трудно рецензировать, пересказывать и оценивать. Тут нет таких ярко выраженных этапов или отдельных постулатов, всё идёт одно за другим сплошным потоком сознания и выделить главное из книги где главы не разбиты по разным темам, не так то просто. Так што читайте сами, лол. Ну или поверьте моему мнению, если хотите. Я как то планировал што тут будет небольшая статейка, уж меньше той, но вот фиг, я пожалуй прибегну к обширному цитированию некоторых моментов, которые всё таки выделил, а вы уж сами думайте. А да, я уже начал всё это забывать, так што могу сослаться на слова не из этой книги а из другой например, но эт не страшно, по сути речь то не о конкретной книжке, а о учении.
А про учение Толстой говорил, што у него нет никакого учения и даже нет никакого толкования евангелий, а есть только понимание. Но давайте уж начистоту, Толстой именно што толкует евангелия в собственном понимании. Но не гадательно и болтливо, как церковь, а в самых прямых смыслах. И со своим переводом. Он даже сделал собственный перевод и пересказ, но я его проигнорировал, лень читать. Так вот, тут возникает вопрос, а стоит ли доверять Толстому? Ну фиг знает. Я думаю да, почему бы и нет. Лучше уж Толстой и его попытки перевода и поиска изначального текста, чем всякие переводчики от иерархии. Он постоянно указывает на другие значения в переводе, потерю смысла, искажения и просто приписки. Можно ли этому верить? Да наверно да. А если есть возможность, так найди других исследователей, только не церковных, наверняка и они укажут кучу ошибок. Вобщем сама идея наличия ошибок мне не противоречит, наоборот, было бы странно если бы их небыло. Ок, разобрались. Тут появляется другая трудность. Я согласен с Толстым, но оказываюсь не согласен с тем христом, которого он представляет. Толстой выкидывает всю мистику и делает учение практически материалистическим. Он конечно, это всячески обосновывает и вроде бы можно согласиться, но всё таки как то спорно получается. Например отрицается загробная жизнь. На основании слов христа естественно. И все эти "царство божие" и тд понимаются в земном смысле. Обосновывается это тем што саддукеи в загробность не верили и якобы и исус размышлял в том же общеиудейском контексте. Вроде бы и логично, но хз. Фарисеи то верили. Или во всяком случае допускали гораздо больше всяких народных представлений и про душу и про посмертие и ангелы и ещё много чего. К тому же если исус говорил бы только о земной жизни, то откуда тогда взялся этот культ загробной жизни в раннем христианстве? Вот это мне не понятно. Кажется я здесь уже запутался и наврал, на самом деле там што то среднее, вроде и без личностного воскресения или рая, но и с какой то там жизнью, скорее нирвано-подобной нежели традиционно понимаемой. Ну да ладно, Толстой своего христа за уши тянет прямо в свой девятнадцатый век, короче.
И вот значит учение. Тут мы подходим к знаменитому «непротивлению злу насилием» и противопоставлению лжехристианства и христианства истинного, толстовского.

Я недавно с еврейским раввином читал V главу Матфея. Почти при всяком изречении раввин говорил: это есть в Библии, это есть в Талмуде, и указывал мне в Библии и Талмуде весьма близкие изречения к изречениям Нагорной проповеди. Но когда мы дошли до стиха о непротивлении злу, он не сказал: и это есть в Талмуде, а только спросил меня с усмешкой: -- И христиане исполняют это? подставляют другую щеку? -- Мне нечего было отвечать, тем более что я знал, что в это самое время христиане не только не подставляли щеки, но били евреев по подставленной щеке. Но мне интересно было знать,
есть ли что-нибудь подобное в Библии или Талмуде, и я спросил его об этом. Он сказал: -- Нет, этого нет, но вы скажите, исполняют ли христиане этот закон? -- Вопросом этим он говорил мне, что присутствие такого правила в христианском законе, которое не только никем не исполняется, но которое сами христиане признают неисполнимым, есть признание неразумности и ненужности
этого правила. И я не мог ничего отвечать ему. Теперь, поняв прямой смысл учения, я вижу ясно то странное противоречие с самим собой, в котором я находился. Признав Христа Богом и учение его
Божественным и вместе с тем устроив свою жизнь противно этому учению, что же оставалось, как не признавать учение неисполнимым? На словах я признал учение Христа священным, на деле я исповедовал совсем не христианское учение и признавал и поклонялся учреждениям не христианским, со всех сторон обнимающим мою жизнь.

И Толстой рассуждает, што коли это всё законы божественные, то значит они простые и исполнимые, а люди просто не поняли и не захотели ломать систему, так и живут до сих пор в системе, а ежели бы начали жить именно так как учил христос, то давно бы уже наступил анархо-коммунизм, веганство и равноправие. И вот такая его метафора на эту тему.

Приходят люди во двор, находят в этом дворе все, что нужно для их жизни: дом со всею утварью, амбары, полные хлебом, погреба, подвалы со всеми запасами; на дворе -- орудия земледельческие, снасть, сбруя, лошади, коровы, овцы, полное хозяйство -- все, что нужно для довольной жизни. Люди с разных сторон приходят в этот двор и начинают пользоваться всем тем, что они находят тут, каждый только для себя, не думая ничего оставлять ни тем, которые теперь с ними в доме, ни тем, которые придут после. Каждый хочет все для себя. Каждый торопится воспользоваться, чем может, и начинается истребление всего -- борьба, драка за предметы обладания: корову молочную, нестриженных котных овец бьют на мясо; станками и телегами топят печи, дерутся за молоко, за зерно, проливают и просыпают и губят больше, чем пользуются. Никто спокойно не съест куска, ест и огрызается; приходит сильнейший и отнимает, а у того отнимает другой. Намучившись, избитые, голодные люди уходят из двора. Опять хозяин приготовляет все во дворе так, чтобы люди могли спокойно жить в нем. Опять двор -- полная чаша, опять приходят прохожие, и опять свалка, драка, все
идет тунью, и опять измученные, избитые и озлобленные люди выходят вон, ругаясь и злобясь и на товарищей, и на хозяина, что он плохо и мало заготовил. Опять добрый хозяин учреждает двор так, чтобы могли жить в нем люди, и опять то же, и опять, и опять, и опять. И вот в один из новых приходов людей находится учитель, который говорит другим: братцы! мы не то делаем. Смотрите, сколько добра во дворе, как все хозяйственно устроено! На всех нас хватит и останется тем, которые после нас придут, только давайте с умом жить. Не будем друг у дружки отнимать, а будем помогать друг другу.
Станем сеять, пахать, скотину водить, и всем хорошо будет жить. И вот случилось, что кое-кто понял, что говорил учитель, и стали эти понявшие так делать: перестали драться, отнимать друг у дружки и стали работать. Но остальные, которые и не слыхали речей учителя, а которые слышали, да не верили им, не делали по словам человека, а по-прежнему дрались и губили хозяйское добро и уходили. Приходили другие, и было то же самое. Те, которые послушали учителя, говорили все свое: не деритесь, не губите хозяйское добро, вам лучше будет. Делайте, как сказал учитель. Но все еще было много таких, которые не слыхали и не верили, и дело шло долго все по-старому. Все это понятно и так точно могло быть, пока люди не верили тому, что говорил учитель. Но вот, рассказывают, что пришло время, все услыхали во дворе слова учителя, все поняли их, все мало что поняли, все признали, что это сам Бог говорит через учителя, что и учитель-то был сам Бог, и все поверили, как в святыню, в каждое слово учителя. Но рассказывают, что будто после этого, вместо того чтобы всем жить по словам учителя, вышло то, что после этого уж никто не стал удерживаться от свалки, и пошли все бузовать друг друга, и стали все говорить, что теперь-то мы верно знаем, что так надо и что иначе
нельзя. Что же это такое значит? Ведь скотина -- и та сладится, как ей так корм есть, чтобы не сбивать его дуром, а люди узнали, как надо лучше жить, поверили, что сам Бог им велел так жить, и живут еще хуже, потому что, говорят, нельзя жить иначе.Что-нибудь другое вообразили себе эти люди. Ну что же могли вообразить себе эти люди во дворе, чтобы, поверив словам учителя, продолжать жизнь по-прежнему, отнимать друг у друга, драться, губить добро и себя? А вот что -- учитель сказал им: ваша жизнь в этом дворе дурная, живите лучше, и ваша жизнь будет хорошая, а они вообразили, что
учитель осудил всю жизнь в этом дворе и обещал им другую, хорошую жизнь не на этом дворе, а где-то в другом месте. И они решили, что этот двор постоялый и что не стоит стараться жить в нем хорошо, а что надо только заботиться о том, как бы не прозевать ту обещанную хорошую жизнь в другом месте. Только этим можно объяснить странное поведение во дворе тех людей, которые верят, что учитель был Бог, и тех, которые считают его умным человеком и слова его справедливыми, но продолжают жить по-старому, противно советам учителя. Люди все слышали, все поняли, но только пропустили мимо ушей то, что учитель говорил только о том, что людям надо делать свое счастье самим здесь, на том дворе, на котором они сошлись, а вообразили себе, что это двор постоялый, а там где-то будет настоящий. И вот от этого вышло то удивительное рассуждение, что слова учителя очень прекрасны и даже слова Бога, но исполнять их теперь трудно. Только бы люди перестали себя губить и ожидать, что кто-то придет и поможет им: Христос на облаках с трубным гласом, или исторический закон, или закон дифференциации и интеграции сил. Никто не поможет, коли сами не
помогут. А самим и помогать нечего. Только не ждать ничего ни с неба, ни с земли, а самим перестать губить себя.

То есть он тут критикует религию с её обрядоверием, когда достаточно признания догматов, исполнения обрядов и всё норм. Это тоже спорный вопрос, всё таки по-хорошему религия должна подталкивать ко всяким там добрым делам, пресекать злые ну и тд и уж никак не способствовать наплевательству на этот вопрос. Но тут фиг знает, или во времена Толстого церковь делала ставку на обрядовость или просто небыло той риторики о работе над собой, какая есть сейчас, или просто Толстой критикует то што видит кругом, што реально есть, а не как должно быть. О церковном учении пишет, например, так

И я не мог не откидывать одно за другим положения церкви. Я делал это нехотя, с борьбой, с
желанием смягчить сколько возможно мое разногласие с церковью, не отделяться от нее, не лишиться самой радостной поддержки в вере -- общения со многими. Но когда я кончил свою работу, я увидал, что, как я ни старался удержать хоть что-нибудь от учения церкви, от него ничего не осталось. Мало того, что ничего не осталось, я убедился в том, что и не могло ничего остаться. Уже при окончании моей работы случилось следующее: мальчик, сын мой, рассказал мне, что между двумя совсем необразованными, еле грамотными людьми, служащими у нас, шел спор по случаю статьи какой-то духовной книжки, в которой сказано, что не грех убивать людей-преступников и убивать на
войне. Я не поверил тому, чтобы это могло быть напечатано, и попросил показать книжку. Книжечка, вызвавшая спор, называется: "Толковый молитвенник". Издание третье (восьмой десяток тысяч). Москва, 1879 г. На странице 163-й этой книжки сказано: "Какая шестая заповедь Божия? -- Не убий. Не убий -- не убивай. -- Что Бог запрещает этой заповедью? -- Запрещает убивать, то есть лишать жизни
человека. -- Грех ли наказывать по закону преступника смертью и убивать неприятеля на войне? -- Не грех. Преступника лишают жизни, чтобы прекратить великое зло, которое он делает; неприятеля убивают на войне потому, что на войне сражаются за государя и отечество". И этими словами ограничивается объяснение того, почему отменяется заповедь Бога. Я не поверил своим глазам.
Спорящие спросили моего мнения о своем споре. Я сказал тому, который признавал справедливость напечатанного, что это объяснение неправильно. "Как же так печатают неправильно против закона?" -- спросил он. Я ничего не мог ему ответить. Я оставил книгу и просмотрел ее всю. Книга содержит: 1) 31 молитву с поучениями о коленопреклонениях и сложении перстов; 2) объяснение символа веры; 3) ничем не объясненные выписки из 5-й главы Матфея, почему-то названные заповедями для получения блаженства; 4) десять заповедей с объяснениями, большей частью упраздняющими их, и 5) тропари на праздники. Как я говорил, я не только старался избегать осуждения церковной веры, я старался видеть ее с самой хорошей стороны и потому не отыскивал ее слабостей и, хорошо зная ее академическую литературу, я был совершенно незнаком с ее учительной литературой. Распространенный в таком огромном количестве экземпляров еще в 1879 г. молитвенник, вызывающий сомнения самых простых людей, поразил меня. Я не мог верить, чтобы чисто языческое, не имеющее ничего христианского, содержание молитвенника было сознательно распространяемое в народе церковью учение.
Чтобы проверить это, я купил все изданные Синодом или "с благословения" его книги, содержащие краткие изложения церковной веры для детей и народа, и перечитал их. Содержание их было для меня почти новое. В то время как я учился закону Божию, этого еще не было. Не было, сколько мне помнится, заповедей блаженств, не было и учения о том, что убивать не грех. Во всех старых русских катехизисах этого нет. Нет ни в катехизисе Петра Могилы, ни в катехизисах Платона, ни в катехизисе Белякова, нет и в кратких католических катехизисах. Нововведение это сделано Филаретом, составившим также катехизис для военного сословия. Толковый молитвенник составлен по этому катехизису. Основная книга есть "Пространный христианский катехизис православной церкви" для употребления всех православных христиан, изданный по высочайшему его императорского величества повелению. Книга разделена на три части: о вере, надежде и любви. В первой разбор Никейского символа веры. Во второй разбор молитвы Господней и восьми стихов пятой главы Матфея, составляющих вступление к Нагорной проповеди и почему-то названных заповедями для получения блаженства. (В обеих частях этих трактуется о догматах церкви, молитвах и таинствах, но нет никакого учения о жизни.) В 3-й части излагаются обязанности христианина. В этой части, названной: "О любви", излагаются не заповеди Христа, а 10 заповедей Моисея. И заповеди Моисея излагаются как будто только для того, чтобы научить людей не исполнять их и поступать противно им. После каждой заповеди оговорка, уничтожающая заповедь. По случаю первой заповеди, повелевающей почитать
одного Бога, катехизис поучает почитать ангелов и святых, не говоря уже о матери Бога и трех лицах Бога. По случаю второй заповеди -- не сотворять кумира -- катехизис научает поклонению иконам. По случаю третьей заповеди -- не клясться напрасно -- катехизис научает людей клясться по всякому требованию законной власти. По случаю четвертой заповеди -- о праздновании субботы -- катехизис
научает праздновать не субботу, а воскресенье и 13 праздников больших и множество малых и поститься все посты, среды и пятницы. По случаю пятой заповеди -- почитать отца и мать -- катехизис научает "почитать государя, отечество, пастырей духовных, начальствующих в разных отношениях" (sic); и о почитании начальствующих -- три страницы с перечислением всех сортов начальствующих. "Начальствующие в училищах, начальники гражданские, судьи, начальники военные, господа (sic) в отношении к тем, которые им служат и которыми они владеют" (sic). (Я цитирую из катехизиса издания 64-го 1880 года. Двадцать лет прошло с уничтожения рабства, и никто не позаботился даже выкинуть ту фразу, которая по случаю повеления Бога почитать родителей была вписана в катехизис для поддержания и оправдания рабства.)
По случаю 6-й заповеди -- не убий -- люди с первых же строк научаются убивать.
"В. -- Что запрещается 6-й заповедью?"
"О. -- Убийство или отнятие жизни у ближнего каким бы то ни было образом".
"В. -- Всякое ли отнятие жизни есть законопреступное убийство?"
"О. -- Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как-то:
1) когда преступника наказывают смертью по правосудию;
2) когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество".
И дальше:
"В. -- Какие случаи относиться могут к законопреступному убийству?"
"О. -- ...2) когда кто укрывает или освобождает убийцу".
И это печатается и насильно в сотнях тысяч экземпляров и под страхом угроз и наказаний внушается всем русским людям под видом христианского учения. Этому учат весь русский народ. Этому учат всех невинных ангелов-детей -- тех детей, которых Христос просит не отгонять от себя, потому что их есть Царствие Божие, -- тех детей, на которых нам надо быть похожими, чтобы войти в Царство Бога, похожими тем, чтобы не знать этого, -- тех детей, ограждая которых Христос казал: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих. И этих-то детей насильно учат этому, говоря им, что это единственный священный закон Бога. Это не прокламации, которые распространяются тайно, под страхом каторги, а это прокламации, несогласие с которыми наказывается каторгой. Я теперь пишу это, и мне жутко только за то, что я позволяю себе сказать, что нельзя отменять главную заповедь Бога, написанную во всех законах и во всех сердцах, ничего не объясняющими словами: по должности, за государя и отечество, и что не должно учить этому людей. Да, сделалось то, о чем Христос предупреждал людей (Луки, XI, 33-36, и Матф., VI, 23), говоря: смотрите, не сделался бы свет, находящийся в вас, тьмою. Если свет, который есть в тебе, стал тьмою, то какова же тьма?
Свет, находящийся в нас, стал тьмою. И тьма, в которой мы живем, стала ужасна.

Основной бугурт у Толстого от того што на каждое правило есть исключение. В результате все срали на правила и живут себе исключениями то есть жизнью мирской. И виновата в этом церковь. Виновата в том што не задавила мир под себя, а прогнулась, видимо. Впрочем, не прогнись церковь под мир, она бы ему всё равно не понравилас, как мы уже поняли. Но он почему то уверен што прогнулас.

Вместо того чтобы руководить миром в его жизни, церковь в угоду миру перетолковала метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили. Церковь раз уступила миру, а раз уступив миру, она пошла за ним. Мир делал все, что хотел, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир утверждал свою, во всем противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним. И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и церковь
стала не только оправдывать эту жизнь, но утверждать, что в этом-то и состоит учение Христа.
Но пришло время, и свет истинного учения Христа, которое было в Евангелиях, несмотря на то, что церковь, чувствуя свою неправду, старалась
скрывать его (запрещая переводы Библии), -- пришло время, и свет этот через так называемых сектантов, даже через вольнодумцев мира проник в народ, и неверность учения церкви стала очевидна людям, и они стали изменять свою прежнюю, оправданную церковью жизнь на основании этого помимо церкви дошедшего до них учения Христа. Так, сами люди помимо церкви уничтожили рабство, оправдываемое церковью, уничтожили сословия, уничтожили оправдываемые церковью религиозные казни, уничтожили освященную церковь власть императоров, пап и теперь начали стоящее на очереди уничтожение собственности и государств. И церковь ничего не отстаивала и теперь не может отстаивать, потому что уничтожение этих неправд жизни происходило и происходит на основании того самого христианского учения, которое проповедовала и проповедует церковь, хотя и стараясь извратить его. Учение о жизни людей эмансипировалось от церкви и установилось независимо от нее.

Теперь попробую сказать о жизни мира или законе мира. Это плохой и ужасный закон и вобще не жизнь а дерьмо. Люди вынуждены гнаться за богатством, а это бессмысленно, потому што бессмысленно обеспечивать себе будущее, потому што в будущем ты умрёш. Невозможно закончить своё устройство в жизни, потому што всё равно не закончиш, так и помрёш. Служение государству - отстой. Военщина - отстой. Сословия это плохо, потому што чем выше сословие тем меньше круг общения. И вобще они там живут, о ужас, в городах! И писец страдают. Страдают от города, от скуки, от малого общения и от того што не пашут на себе, как крестьяне. Вся эта жизнь отстой, мучение и вобще ни нужна. Напротив же, жизнь в деревне, с трудом, хороша и ваще отлична, ещё захочеш, базарю. Крестьяне всегда довольные, радостные, румяные. Не скучают, с любым могут попиздеть, всегда радостны, на свежем воздухе пашут себе в своё удовольствие. Обзавидуешся просто, всем бы так! Наука не нужна. Прогресс не нужен. Это все от лукавого (сатаны не существует). Надо быть ближе к земле. А што бы вообще была офигенная христианская жизнь, надобно жить по заповедям. Главное в христианстве это нагорная проповедь, вот заповеди блаженства Толстой и предлагает. Предлагает к исполнению в прямом смысле и без всяких там исключений.
Здесь я сильно сокращу, не буду разбирать каждую заповедь отдельно и возьму кусок с кратким перечислением их всех и своими пояснениями-дополнениями в [квадратных скобках]

Стоит человеку только не верить учению мира, что нужно надеть калоши и цепочку и иметь ненужную ему гостиную, и что не нужно делать все те глупости, которых требует от него учение мира, и он не будет знать непосильной работы и страданий и вечной заботы и труда без отдыха и цели; не будет лишен общения с природой, не будет лишен любимого труда, семьи, здоровья и не погибнет бессмысленно мучительной смертью. Не мучеником надо быть во имя Христа, не этому учит Христос. Он учит тому, чтобы перестать мучить себя во имя ложного учения мира. Учение Христа имеет глубокий метафизический смысл; учение Христа имеет общечеловеческий смысл; учение Христа имеет и самый простой, ясный, практический смысл для жизни каждого отдельного человека. Этот смысл можно выразить так: Христос учит людей не делать глупостей. В этом состоит самый простой, всем доступный смысл учения Христа.
Христос говорит: не сердись, не считай никого ниже себя -- это глупо. Будешь сердиться, обижать людей -- тебе же будет хуже. [Ну тут всё понятно и близко к тексту, только с критикой сословий и начальства.]
Христос говорит еще: не бегай за всеми женщинами, а сойдись с одной и живи -- тебе будет лучше. [А вот тут всё серьёзней. Толстой категорически запрещает разводы, предлагает сразу же жениться пока молодой, не разлучаться надолго, убрать всё провоцирующее ну и тд. Оно и понятно, сам то нагулялся, а теперь ему надо всё запретить и не пущать. Только про вдовых он ничего не говорит, видимо должны так и сидеть одни. Ах да, с прелюбодейством тоже не понятно, если развод запрещён, то видимо нужно понять и простить.]
Еще он говорит: не обещайся никому ни в чем, а то тебя заставят делать глупости и злодейства. [Под клятвой Толстой понимает любую клятву, обещание и присягу. Так што всё государственное, военное и судебное должно игнорироваться и оставаться без обещаний.]
Еще говорит: за зло не плати злом, а то зло вернется на тебя еще злее, чем прежде, как подвешенная колода над медом, которая убивает медведя. [Да да, непротивление злу. Любому и всегда. Ультра-пацифизм. Без исключений.]
И еще говорит: не считай людей чужими только потому, что они живут в другой земле, чем ты, и говорят другим языком. Если будешь считать их врагами и они будут считать тебя врагом, -- тебе же будет хуже. ["Вам сказано люби ближнего и ненавидь врага, я говорю любите врагов". Толстой через переводы и контексты слов делает вывод, што "ближний" это еврей, иудей, земляк, представитель народа. Отсюда же возникает вопрос "кто есть ближний?" в притче о самарянине ибо он не мог быть ближним, он не в народе. Таким образом "враг" не личный, а общий, народный. То есть чужак, неприятель, те кого в ветхом завете истребляли, с кем воевали, или вот те же римляне - захватчики, или окружающие народы-язычники. Короч интернационал и дружба народов должны быть и никакой войны. И никакого сопротивления тоже.]
Итак, не делай всех этих глупостей, и тебе будет лучше.


Вот такие простые правила. И это вообще лучшее што только можно придумать.

Учение Христа, по церковным толкованиям, представляется как для мирских людей, так и для монашествующих не учением о жизни -- как сделать ее лучше для себя и для других, а учением о том, во что надо верить светским людям, чтобы, живя дурно, все-таки спастись на том свете, а для монашествующих -- тем, как для себя сделать эту жизнь еще хуже, чем она есть.
Но Христос учит не этому. Христос учит истине, и если истина отвлеченная есть истина, то она будет истиною и в действительности. Если жизнь в Боге есть единая жизнь истинная, блаженная сама в себе, то она истинна, блаженна здесь, на земле, при всех возможных случайностях в жизни. Если бы жизнь здесь не подтверждала учения Христа о жизни, то это учение было бы не истинно. Христос не призывает к худшему от лучшего, а, напротив -- к лучшему от худшего.
...Он говорит, что ученики его будут гонимы за его учение и должны терпеть и переносить гонения мира с твердостью. Но он не говорит, что, следуя его учению, они будут терпеть больше, чем следуя учению мира; напротив, он говорит, что те, которые будут следовать учению мира, те будут несчастны, а те, которые будут следовать его учению, те будут блаженны.
...Христос учит не спасению верою, или аскетизму, то есть обману воображения, или самовольным мучениям в этой жизни; но он учит жизни такой, при которой, кроме спасения от погибели личной жизни, еще и здесь, в этом мире, меньше страданий и больше радостей, чем при жизни личной.


То есть мирская жизнь плохая, там куча требований, гонка за богатством, все злые мудаки, а христианская жизнь хорошая – все добры, веселы, все друг другу помогают и делятся. Этим Толстой объясняет чудо о пяти хлебах (и двух рыбах) – не было никакого чуда, просто исус понял што у людей есть чё пожрать то, только не у всех, и сказал свалить всё в общак и поделить. Так и все наелись (на халяву) и ещё осталось.
Далее Толстой доказывает, што никаким мучеником быть не придётся, ведь когда ты доволен малым, живёш для других и ничего тебе не надо, ты счастливее чем те кто вкалывает ради новой машины и квартиры в кредит. Насчёт опасностей и врагов тоже беспокоиться не надо, ведь они никого не убьют, это всё отмазки тех кто хочет и дальше жить в системе по закону мира. А знаете почему не убьют? Потому што дойную корову не забивают. Толстой просто предлагает сдаваться в рабство. Хозяева всегда будут кормить рабов, што бы они работали. Но это в случае захватчиков. В случае же простой жизни среди нехристиан (не толстовцев) нужно просто бомжевать, быть бродягой и наниматься ко всем подряд работать за еду. Это если вас мало, если вас много, выше уже сказано, сиди в деревне, живи натуральным хозяйством и натуральным обменом. Кто работает тот достоин платы, говорит Христос, говорит Толстой. Больные, старики и дети тоже не помрут, им дадут посильную работу. Лучше покормить больного раба, чем вовсе потерять его, лучше посодержать дитя – получиш раба. Логично же. Интересно а што бы Толстой предложил делать с разного рода инвалидами, если они не могут работать? Видимо кормить их немножко из милости, а там сколько протянут. На здоровье и лечение он советует забить, всё равно все помрём, надо быть готовым в любой момент, а нищие умирают легче богатых, по наблюдению Толстого. Ещё бы, без лечения помрёш быстрее, а с херовой жизнью и фанатичной верой они и сами уже рады. Вот как то так надо жить и всем советовать и проповедовать. А там глядиш и царство божие настанет. Ну то есть все станут такими же ебанутыми.
Забыл сказать очень очень важную вещь – мистика и божественность, собственно религия. Што такое сын божий? Это любой человек, осознавший себя сыном бога, людей братьями и живущий по заповедям см выше. Што есть бог? А хз. Жизнь, первопричина жизни, отец всей жизни, природа и што то над природой. По традиции он есть любовь и хочет людям блага. Для наступления блага людям просто нужно исключить любое насилие. Насчёт вечной жизни я не оч понял. Получается как, личная жизнь, для себя, это плохо, а общественная, для других, это хорошо. Сын человеческий это всё человечество. Как евреи понимали себя как единый народ (да и другие язычники), так и Толстой предлагает считать всё человечество единым. Таким образом эгоист погибает, а живущий для блага всего человечества спасается, потому што погубил душу свою за други. Ну впрягся за пацанов, короч. И вот кто такой альтруист тот молодец и не погиб, он будет жить в памяти там, в своих делах, в травке на могилке ну и тд. Нужно всё делать для чел-овечества, продолжать начинания других и так вот постепенно всё станет круто, (чё именно продолжать и куда стремиться, если никакой научно-технический прогресс не нужен, а нужна только максимум деревня??) а ты ставший частью человечества ради блага человечества, спасёшся. Не оч понятно от чего и каким образом, но Толстой уверен што альтруизм спасает от смерти, хотя и пишет везде так што никакого посмертия и загробной жизни вообще не угадывается, даже грустно становится. Но всё таки не всё у него так уж атеистично и какие то там свои представления у него есть. Типа – вернулся к богу, слился с источником жизни, хз короч.
Итак, прочитав сию книгу я могу сказать што посмотрел на евангелие по-другому, не как на вероучение, а как на учение. Схожее с любым другим древним учением, простое, общечеловеческое, банальное, идеалистическое и утопическое. Сэд бат тру.
Напоследок я даю слово Толстому и даю ссылку на заключение. Почитайте, там всего десять коротеньких страниц. Толстой практически читает проповедь и приглашает в своё учение всех и каждого. Да да, всех и каждого, юзернейм! Будь ты христианин, буддист, атеист или мазохист. Открой же эти чудесные страницы и вперёд за мировым классиком, в прекрасный мир цветных лошадей пацифизма, мира, любви, добра, нестяжания, взаимовыручки и невероятных приключений!
www.levtolstoy.org.ru/lib/sb/book/1857/page/118